Флешмоб «И меня тоже»: женщины перестали молчать о домогательствах

0

После громкой истории продюсера Харви Вайнштейна, которого многие актрисы обвинили в сексуальных домогательствах и изнасилованиях, по Фейсбуку пронесся флешмоб #metoo. Под этим хэштегом женщины рассказывают о том, как мужчины пользовались своей властью и положением, чтобы склонить их к сексу. И точно так же, как после флэшмоба #яНеБоюсьСказать, общество поспешило обвинить в случившемся самих жертв. Давай разберемся, что с этим не так.

Особенно громко в этом скандале прозвучал материал портала Медуза, в котором известные российские кинодеятели высказали свое мнение о ситуации. И едва ли не впервые на страницах российских медиа мужчины встали на сторону женщин. А вот женщины обвинили жертв. Больше всего пользователей возмутили высказывания актрис Любови Толкалиной и Агнии Кузнецовой. Они прозвучали так, словно обвинители жертв правы: у женщин якобы есть выбор, они якобы сами этого хотят. Часть общества уже успела осудить актрис, часть — согласиться с ними и использовать их слова как подтверждение позиции обвинения жертвы. Но, кажется, пока никто так и не разобрался, почему они это сказали. Потому что — да, все верно, и их — тоже.

Они сами этого хотят!

Любовь Толкалина заявила в интервью, что сексуальные домогательства — это прекрасно.

«Потому что сексуальные домогательства — ну это же прекрасно, честное слово. А если ты имеешь роль, то какая разница, как ты ее получила»

Позже она обвинила автора статьи в том, что он вырвал ее слова из контекста и переврал. В ответ на это Медуза обновила статью и добавила аудиозапись беседы. Мы можем услышать, как актриса смеется и рассуждает о домогательствах то как о чем-то прекрасном, то как о чем-то действительно очень смешном. Позже Любовь Толкалина заявила, что так веселилась, потому что журналистка рассмешила ее этой историей.

Рассмешила историей о домогательствах.

Это звучит ужасно, и актрису Толкалину хочется немедленно записать в чудовища и людоедки, что, собственно, и сделали комментаторы ее Инстаграма и те, кто обсуждает эту историю у себя в соцсетях. Защитники актрисы поспешили выступить с лозунгом: «Вот это настоящая женщина, не то что сумасшедшие феминистки!»

На самом же деле, Любовь Толкалина не чудовище и не эталон женственности. Скорее всего, она — такая же жертва. Ее — тоже.

Сексуальные домогательства — это травма. Секс, к которому принуждают шантажом, — изнасилование. Мы не можем утверждать, случалось ли это с актрисой Толкалиной, но можем на ее примере понять поведение жертв.

Это совершенно типичный «стокгольмский синдром», при котором жертва сначала сочувствует насильнику, потом оправдывает его действия и, наконец, начинает отождествлять себя с ним.

«Как, как можно говорить, что насилие — это прекрасно?!» — недоумевают в Сети. «Это же прекрасно, когда сексуально домогается тебя человек, у которого такая огромная власть, разве нет?» — отвечает нам Любовь Толкалина. Жертва любого насилия всегда подчиняется власти. Власти, которой она не может противостоять. Психика просто не справляется с таким давлением и включает защитный механизм: раз вся эта власть направлена на меня, значит, я — ее часть. Значит, я — что-то ценное. Если человек с властью добивается меня, значит, я — особенная. Жертва смиряется и начинает симпатизировать насильнику, а порой и обожествлять его. О, Сам обратил на меня внимание, он — гений, я должна гордиться! На самом деле, будь у жертвы выбор — она бы не оказалась в этой ситуации. Но выбора у нее нет.

Все эти актрисы могли отказаться!

Давай для начала просто попробуем поставить себя на их место. Представь, что ты — актриса. Через что ты прошла, чтобы ей стать? Возьмем среднестатистический путь — те или иные вехи мы можем найти в любом интервью любой популярной актрисы.

Итак, ты мечтала стать актрисой с детства. Близкие хвалили тебя за стихи, рассказанные с табуретки, в детском саду ты была звездой и уже тогда поняла, что нашла свое призвание. Затем ты пошла в школу, и оказалось, что вокруг слишком много конкуренток. Тебя могли не взять на главную роль в школьном спектакле, потому что ты не самая красивая или не главная отличница. Твой талант во внимание не принимался, это не театральная студия. Ты школьница, а тебе уже пора доказывать, что ты профи, хотя твои одноклассники еще даже не определились, кем хотят быть.

Дальше — театральная студия. Отдушина и мир «своих». В том случае, если тебе повезло с преподавателем. Если не повезло — уже на этом этапе придется мириться с домогательствами «ради искусства». Но это, к счастью, не слишком частая история.

Зато очень частая — сопротивление близких: «Артистка — это не профессия!», «Есть и покрасивее тебя, и поталантливее!», «А кто тебя будет содержать? Мы?!» И, наконец: «Знаем мы, как актрисы роль получают! Даже не думай, поступай на филфак!» (Интересно, откуда взялось столь устойчивое убеждение, что актрисы получают роли через постель, да?) Все это тебе придется преодолеть. Через скандалы, угрозы и пророчества твоей голодной гибели на панели.

А потом нужно поступить в театральный или кинематографический. Кажется, что это, во-первых, самое страшное, а во-вторых, это почти невозможно. А неудача, которая, скорее всего, тебя ждет — слишком ужасна: в любом другом ВУЗе абитуриенты отсеиваются, потому что у них недостаточно знаний, и только в театральном — потому что они недостаточно хороши. Приемная комиссия отвергает тебя саму, целиком — и внешность, и талант, и темперамент.

Но пусть ты поступила (хотя, скорее всего, не в первый ВУЗ и даже не с первого раза). Ты еще помнишь, что всегда была самой талантливой девочкой? Даже в школе тебя грела мысль, что ты в чем-то лучше. А теперь — сюрприз! — нет. Вокруг тебя полно тех, кто куда талантливее, красивее, ну и далее по тексту. Добро пожаловать отсюда, неудачница. А ты думала, будет легко?

Но ты справилась. Закончила институт… и тут поняла, что все только начинается…

У актрисы никогда нет выбора. Это такая функция — выбирает не она, выбирают ее. Женщина любой другой профессии (парикмахерша, учительница, переводчица, медсестра) всегда найдет себе работу, потому что рабочих мест очень много. Мест для актрис — мало. И самое обидное то, что ты никак не можешь повлиять на это: женщина любой другой профессии может сменить профиль на смежный, повысить квалификацию, переехать в другой регион. Что может сделать актриса? Ну, в принципе, то же самое: стать актрисой дубляжа, поступить на службу в провинциальный театр, обивать пороги рекламных кастингов. Вот только в отличие от учительницы, медсестры, адвокатессы, etc. — для актрисы это билет в один конец в 99% случаев. Все было зря, детка.

И тут появляется он — продюсер, режиссер, оператор, — человек, у которого есть связи в этом мире и, главное, есть власть, возможность дать тебе то, к чему ты стремилась. Есть ли у тебя выбор?

Если ты ответила «да», давай попробуем еще раз. Представь на этот раз свою настоящую жизнь: ты училась в школе, потом поступила в ВУЗ, снова училась (неважно, какую профессию ты выбрала), защитила диплом, рассылаешь резюме и получаешь такой ответ: «Если хочешь работу — переспи со мной, детка, или можешь сжечь свой диплом».

Ты для этого ночами писала дневник наблюдения за дошкольниками? Для этого тебя тошнило в полотенце после первого посещения анатомички? Для этого ты, стоя на одной ноге в переполненной электричке, зубрила Уголовный кодекс?

И теперь — извини: или в постель с влиятельным мужчиной, или вместо педагогической работы вытирай сопли, вместо операций выноси судна, вместо защиты подсудимых печатай протокол суда. И, заметь, другого шанса у тебя не будет. И выбор у тебя, конечно, есть: либо выбросить на помойку годы труда, либо… Как там было?..

«Мне кажется, что весь мир, вся история создания великих фильмов — это всегда романы режиссера с актрисой, так или иначе»

Да они сами виноваты, что так себя поставили!

А вот актриса Агния Кузнецова выступила с совершенно другой позицией: по ее мнению, актрисы вовсе не соглашались с домогательствами, а сами их провоцировали:

«Я не думаю, что это маньяк серийный, который с ножом приставал к Анджелине Джоли и насильно заставлял ее с ним спать. Сами виноваты, не нужно вести себя как проститутки. Бедный мужчина, мне его жалко. Женщины созданы для интриги, им только дай интригу плести или кого-нибудь заложить или предать»

Показательно при этом то, что Агния Кузнецова стала знаменитой благодаря режиссеру Алексею Балабанову. Который снял ее в самой страшной ленте прошлого десятилетия — фильме «Груз 200». Героиню Кузнецовой, Анжелику, похитил человек, наделенный властью — капитан милиции. Он изнасиловал девушку водочной бутылкой, лишив ее девственности, а после увез к себе и заставил отдаться местному алкашу. А в финале бросил на кровать тело ее парня, который вернулся с войны «грузом 200» — в цинковом гробу.

Да, у Анжелики и правда не было выбора — маньяк не угрожал, он просто убил всех, кто мог бы ее защитить. Но, на самом деле, у нее не было выбора, даже если бы герою-маньяку не дали в руки ружье. Потому что там, где происходит действие фильма, он и есть власть.

И теперь актриса, сыгравшая Анжелику, говорит:

Артистки с удовольствием соглашаются на разные предложения, а потом выставляют это как: «Ах, они такие, все эти режиссеры!»

Нет, разумеется, не все. Только те, у кого в руках метафорическое ружье. Артистке Кузнецовой, судя по ее словам, повезло с такими не встретиться, и теперь она осуждает тех, кому повезло меньше.

И это — типичное поведение не жертвы, но жертвы потенциальной. Агния Кузнецова знает, что значит быть жертвой — Анжелику она сыграла прекрасно. И знает, что такое защитный механизм «Если я буду хорошей (не проституткой, как эти все актрисульки), меня это минует. Со мной такого не произойдет». Если стигматизировать жертв и верить, что стигма — и есть причина насилия, можно некоторое время верить, что тебя это не коснется.

Пока ружье, висящее на стене, не выстрелит. Как ему и положено.

И тебя — тоже

Если ты когда-либо сталкивалась с сексуальными домогательствами — напиши об этом с тэгом #metoo. Если ты уверена, что не сталкивалась — прочитай внимательно истории тех, кто столкнулся. И поблагодари их за то, что они не молчат. История краха Харви Вайнштейна говорит нам о том, что власти, которой многие из нас подчинялись, больше нет. Теперь ты можешь сказать: «Это — я». И кто-то ответит: «Я — тоже».